"Мы разбиваемся"

[Sora Ro Siiki]

Долго думала что кинуть в итоге решила выкинуть это, пока оно не потерялось...

Мы разбиваемся

читать рассказ

Я стою на крыше. Для меня сейчас весь этот мир, пожалуй, составляли только эта крыша, огни ночного города и Bentley, стоящее прямо у входа в здание. Я, не отрываясь, смотрела на него с высоты 20 этажа. Дорогой, наверное, кирпичного цвета. Я знала, как и всю свою жизнь… Хотя, сейчас, именно в эту секунду я знала наверняка, что мне нужно было делать. И это уже был не приказ кого-либо там свысока. Это был мой приказ самой себе. Даже нет, это была просьба, желание. Единственно на тот момент.

Я всегда знала, что месть – самое ужасное чувство и желание, но, вместе с тем, оно очень сильное. На столько, что его невозможно порою перебороть. Сама я его не могла испытывать, но вот видела практически каждый день. Это была моя работа – совершать акты мести или давать им жизнь в сердцах других людей. Моя задача была убивать, как это не ужасно.
С чего всё это началось… С обид в школе? Нет, я была примерная ученица, из хорошей семьи, меня все любили и уважали. Просто так получилось. Я полюбила убивать. Я не слишком расстроилась, когда моя мечта стать художницей разбилась вдребезги о стену критики. В этом мире есть многое, чем заработать, а я была не белоручка. Но, в прочем, моё детство, как и юношество, это совсем отдельная история. Может быть и интересная, но сейчас я бы хотела рассказать совсем о другом событии. Пожалуй, эта история началась с того момента, как я получила новые указание, если их так можно было назвать.
Это был толстый напыщенный мужчина, чьи пальцы усеяны перстнями и в зубах всегда зажата сигарета. Прямо как в книге про мафиозные кланы, правда? Забавный такой мужичок, с юмором и своими скелетами в шкафу, целой коллекцией дорогих спиртных напитков и крови на руках своих подчинённых. Я его хорошо знала. Он был частым «гостем» в моём послужном списке заказчиков. Можно сказать, что я иногда даже давала ему скидочку. Меня не интересовали его цели и действия. Меня интересовала только оплата. Противно? Но дело вот в чём - всё, что я делала на тот момент, было ужасно. Я, право, так не считала, но сейчас осознаю. Для меня работа была прежде всего. Я поклялась когда-то, что буду выполнять её честно и до конца. Наверное, зря клялась.
Не хочу пересказывать наш разговор. Он затянет мою историю и ничего так и не даст. Но, пожалуй, именно тогда всё это началось. У этого толстячка был некий план, в подробности которого он не хотел меня посвящать, да и я не страдала любопытством. На этот раз он не дал мне ни имени, ни внешности. Только день, место, час и одно фото. Забавно, но на этот раз мне никого не нужно было искать. Как он выразился, мне нужно было просто поработать мясорубкой. Ему был нужен один человек, который уничтожить всё живое в одном здании. Пафосно звучало. Что было на фото? Там был изображен след волчьей лапы. Должно быть, символ какого-то клана или семьи. Он сказал, что я должна буду убить всех, у кого будет такая метка. Не важно, в каком месте, не важно, в какой интерпретации.
В назначенное время я стояла у большого здания отеля и наблюдала достаточно забавную картину. По ковровой дорожке из дорогих машин выползали люди с дамами и охраной, в дорогих костюмах. Похоже, здесь должна была состояться настоящая vip-вечеринка. Я всматривалась в каждого, кто находился у здания, кто заходил, смеясь. Похоже, все они друг друга знали. Я всё же заметила то, что не сразу бросилось бы другим в глаза. У каждого из заходящих, в том числе и у охранников, на видном месте красовалась наколка в виде волчьего следа. Это даже облегчало мою задачу. Было достаточно взорвать здание, которое, похоже, являлось гнёздышком всех этих «щенят». А между тем гости всё прибывали и прибывали, сверкали вспышки камер, голоса журналистов… Я вслушивалась во всё, пытаясь найти хоть какую-то полезную информацию. Ах, ну да. Это был «слёт» одного из известнейших и богатейших акционерных обществ. Они поддерживали такое огромное количество фирм и торговых марок, что, рухни эта «семейка» волчьей лапы, вся их империя и акции не будут стоить и жалкой монетки.
У меня уже созрел план, как пробраться в здание (ведь туда пускают фотографов и журналистов, а на крыше отеля я побывала ещё за два дня), как произошло нечто незапланированное. Мне показалось, что я кое-кого узнала… Дверца, подъехавшего лимузина отворилась, и оттуда выскочил молодой человек, на которого тут же обрушилась сотня вспышек и микрофонов с вопросами. Он был, конечно же, красив, но заинтересовал меня вовсе не он… Его рука протянулась к открытой дверце лимузина и на неё тут же легка изящная женская ладонь. После показалась и сама спутница. Волнистый короткий волос, длинные тёмные ресницы, золотисто-карие глаза. Ей, с матовой, однотонной, ровной и слегка смуглой кожей так шёл красный цвет атласного платья и яркие пухлые губы. Стройная, с открытыми руками и совершенно голой спиной, она приковала мой взгляд, как прекрасная роза, среди колючих шипов вспышек. Я никогда ещё не видела такой красоты и утончённости, таких изящных, царственных и одновременно скромных движений. Богиня… Она прошла по ковровой дорожке, под руку со своим кавалером, чуть прижавшись к нему бедром. Такая покорная, но одновременно можно было понять, что она не просто девушка на одну вечеринку, не просто спутница. Она королева! И я уверенна, что в тот момент все смотрели ни на него, а на Неё. Прекраснейшая из прекраснейших… Такая знакомая. Роза.
Я поняла это, когда она обернулась, перед тем как зайти в здание отеля, и посмотрела куда-то вдаль, сквозь толпу, сквозь меня. И тогда я поняла и вспомнила. Конечно же, это была Она. И ещё долго не могла поверить в это. Это было как-то странно, встретить её спустя столько лет, да ещё в таком обществе. Хотя, в чём я сомневаюсь? Это же Канарейка.. Она всегда была выше человеческих желаний и нравов. Она всегда останется в моей памяти нежной Богиней, дикой розой…
Я пробралась в здание. Это не составляло большого труда, ведь сейчас все были заняты главным входом. Даже не знаю, что они праздновали и чему был посвящен этот съезд. Я сидела на крыше и в моей голове крутилась теперь не только мысль о работе. Я хотела увидеть её ещё раз. Я хотела поговорить с ней. Но, должно быть, она сейчас в зале.
Канарейка… Как бы вам объяснить? Она с самого детства была рядом со мной, и,казалось, так должно было быть всегда. Мы жили в одном районе, в одном дворе. Правда, в разных подъездах. Мы отличались достатком, но мне всегда казалось, что я ущербна рядом с нею. Ущербна душою. Мы были как две розы. Белая и алая. Ходили в один детский садик, а после в одну гимназию. Меня все боялись и уважали, а вот её мало кто любил, возможно, из-за «притворной возвышенности». Но были и другие причины. Она плохо училась, ели держалась в гимназии, очень часто не могла заплатить за обучение. Она была не старательна, немного ленива. Было видно, что она совсем не глупая, поумнее многих из нас. Она могла не ходить на занятия по несколько месяцев, а потом сдать всё блоком в один день. Я помогала ей во всём, давала списывать, защищала. Однако очень часто пыталась достучаться до её благоразумия, приучить к усидчивости. Но как только я видела её весёлый смех, её добрые глаза, то сразу забывала, что хотела сказать. Она любила повторять: «Этот мир ужасен. Он – сплошной парадокс и так уродлив. Я выросту и стану другой. Я буду человеком!». И после я не могла ничего сказать, боясь разрушить её мечты.
Но кое-что она всё же могла. Например, петь. Её прозвали канарейкой за чистый и светлый голосок. Она была полностью погружена в мир музыки и искусства, ветала в облаках и была недосягаема никому как в школе, так и дома. Ей сулили большое будущее оперной певицы. О да, когда она пела, даже её недоброжелатели замолкали с замирающим сердцем. Эти волшебные звуки, которые она извлекала из себя с такой лёгкостью, завораживали.
Она была всегда разной, но всегда хорошенькой, словно ангелок. Даже её капризы и раздражения больше смешили, чем могли разозлить или расстроить. Она могла так нежно играть с котятами во дворе, так забавно строить в песочнице замки детям, рисовать им куколок. Я запомнила её, стоящей у стены, обнявшей учебники с открытыми чистыми глазами, смотрящей на меня. Раздосадованной или разозлённой, кричащей без повода и плачущей – внезапно, и так же по непонятной причине. Или качающейся рядом на качелях, весело смеющейся. Или рядом со мной под зонтиком или моей курткой, которую я растягивала над нашими головами. Все вокруг удивлялись, как я могу дружить с ней, терпеть её. Но ведь она никогда ничего не просила. Мне просто было приятно видеть её восторженный или смеющийся взгляд. Я хотела видеть её счастье. Или хотя бы её лицо. Да. Я любила её всем сердцем. И не буду лукавить - никакой бы парень не любил бы её сильнее меня, или меня сильнее её.
Увы, нам пришлось расстаться так внезапно. Нет, мы не поссорились, не разлюбили. Просто я уехала в другую страну со своими родителями, учиться. А она… Она осталась на нашей родине, всё в том же стареньком доме с нежной мечтой исправить этот мир к лучшему. Я оставила её, как бы сильно не страдала об этом. Но всё-таки я тогда не настояла на своём. Я просто поддалась желанию своих родителей и уехала, забыв о нашем счастье, о наших мечтах и том чистом смехе. О беге под дождём, о вечерних тренировках, о том, как она расчёсывает гривы лошадям и какой терпкий и сладковатый запах у её рук и тёмных волос. Я думала, что совсем забыла эти мечты. Я думала, что забыла её навсегда, что она никогда больше не посетит меня во снах и кошмарах. Но теперь я увидела её, узнала. И, похоже, её мечты стали более реальными, чем планы моих родителей. Я хотела увидеть ее, во что бы то ни стало.
И всё-таки я поборола чувство осторожности. Я спустилась на пожарную лестницу и попала в один из коридоров. Хорошо, что милые горничные знают всё, и хорошо, что она не сменила ни имя, ни фамилию. Оказывается, она устала от шумной вечеринки через час после её начала и удалилась в свой номер. Как это на неё похоже, она так не любит толпы.
Коридоры хорошо охранялись, особенно тот, в котором находился номер моей Канарейки. Я была готова ко всему этому. У меня было чем прочистить себе бесшумно дорогу. Поэтому примерно через полчаса я стояла в пустом коридоре напротив её номера. Она, как и всегда, не закрывается. Я приоткрыла дверь и проскользнула в номер. Нежная ария доносилась из одной комнаты, в полголоса, скорее для удовольствия её исполняющего. Говорят, что голос певиц мало меняется в отличие от певцов. Они правы, я не могла его не узнать. Я встала в дверях спальни и снова увидела её. Обнаженная спина, нежная кожа, аромат пряных духов. Она сидела лицом к зеркалу у кровати, с закрытыми глазами и что-то напевала, снимая серьги. И я дослушала её арию.
- Ты говорила, что ждёшь чуда… Поэтому не закрываешь дверь. Ведь оно может придти в любую минуту.
Глаза Канарейки открылись, и она посмотрела на меня через зеркало. Узнает ли она меня? Спустя столько лет я изменилась даже больше, чем она. Я тоже обрезала волосы, да так, что от моих пшеничных локонов не осталось и следа. Сильно похудела, вытянулась, одеваюсь только в чёрное, почти не крашусь. Волосы стали пепельными и глаза цвета мокрого асфальта. Ко всему этому грудь у меня так и не выросла, а если честно, похоже, и вовсе исчезла с моим резким похудением. Я была больше похожа на изнеженного юношу или на накаченную пацанку, чем на ту светскую львицу, которой была в юности.
Однако она не испугалась. На губах её появилась мягкая улыбка. О, как прекрасны были эти губы. А так же ли прекрасен их вкус, как и этот цвет. И, похоже, под этим вечерним платьем скрывается куда большая красота.
- Да. Я ждала чуда всю свою жизнь… Мне кажется, что я дождалась его.
Больше слов было не нужно. Не знаю, что нашло на меня. И что нашло на неё? Очнулась я от своего временного безумия только через час, когда голова моя покоилась на её коленях. Она нежно гладила мои волосы, улыбалась. Мои губы были вымазаны её помадой, но я даже не пыталась вытереть их. Мне казалось, что сам цвет розы нежится на них.
- Как же ты узнала меня, Канарейка?
- А я сразу тебя узнала. Ещё когда в машине сидела. Для меня ты ничуть не изменилась. Я бы узнала тебя, даже если вокруг была сотня таких же, в джинсах и чёрных куртках.
Я не знаю, сколько мы так просидели. Мы ещё о чём-то болтали, что-то вспоминали. Но я ничего не спрашивала, и она тоже… Нам было просто хорошо вместе. Как никогда не было до этого. Как никогда не было с тех пор, как мы расстались. И тогда я поняла, что больше не оставлю её. Я выполню заказ и увезу её. Я построю маленький домик для нас двоих, и мы будем жить там вместе. Мы никогда не расстанемся. У нас будет конюшня, возьмём на опекунство ребёнка. У нас будет всё, чего она хочет. Я говорила и говорила. А она смотрела на меня и улыбалась так нежно, кивая, веря мне. И этот взгляд, эта вера вбивалась в моё сердце словно осиновый кол, словно шило, заставляя действовать, но при этом чувствуя странную безысходность.
Однако время уже было довольно позднее, а значит, вечеринка подходит к концу. Нужно было работать. Однако оставить здесь этот прекрасный цветок я не желала.
Я встала и крепко взяла её за руку, потянув за собою.
- Что ты делаешь?
- Если ты веришь мне и хочешь сбежать – ничего не бойся и идём со мною!
И она пошла. Мы вышли из номера, и всё это время я ни на секунду не отпускала её руку. У меня было с собою достаточно средств, для уничтожения «волчьего логова». Мне не хочется описывать, как ногой я открывала двери и расстреливала всех подряд, как шла по коридору, зная, что за моей спиной летят щепки от взорванных дверей и пыль от стен. Она всё это время, пригибаясь и закрывая голову от взрывов, шла за мною, не отпуская руки. Я думала… о нет, я знала, что она хочет сбежать, что всё это чуждо ей, что она заложница этих волков. Я шла вперёд, стреляя в каждого на нашем пути. Не скажу, что мне не отвечали. Даже наоборот. Очень многие «акционеры», как оказалось, ловко управлялись с оружием. Однако у меня было нечто более сильное. Вера в то, что я спасительница, принц, герой на белом коне. Всё вокруг рушилось. Очень скоро должен был прозвучать последний взрыв, после которого это логово опустеет. Выпустив очередную пулю в лоб лысому охраннику с волчьей лапой на шее, я потянула за собою Канарейку. Но она почему-то встала как вкопанная. Я удивлённо обернулась, не понимая, что происходит.
Её золотистые глаза смотрели на меня так нежно и ласково, но одновременно с такою болью. Её свободная рука зажимала бок. Только её побледневшие пальцы не могли остановить чёрную кровь, сбегающую по атласному платью. Она опёрлась о стену узкого коридора и сползла вниз по стене. Я как сейчас помню эту добрую улыбку и это тяжёлое дыхание, заставляющее часто подниматься грудь, эти полу прикрытые золотистые глаза. Впервые в жизни я так испугалась. Я забыла обо всём. Но, как странно, в этот момент словно остановилось время. Никто больше не стрелял, никто не выбегал из номеров. Я упала на колено, уронив пистолет, и разорвала её платье на боку, чтобы осмотреть рану и как-нибудь завязать её. Но то, что я увидела, заставило меня остановиться и медленно подняться. Под ребрами, рядом с ранением у моей Канарейки чернела волчья лапа.
- Только то, что должна сделать… - улыбнулась она. Я видела, как она подняла мой пистолет с пола, но пошевелиться уже не могла. Меня охватило странное безразличие, словно я была куклой в чьих-то злобных руках. И сейчас эти руки вдруг отказались дёргать меня за верёвочки, но забыли спрятать в коробку к остальным игрушкам.
Немного пришла в себя и стала снова слышать звуки я только после того, как в мою ладонь лёг холодный ствол пистолета. Да, она вложила его в мою руку, и погладила окровавленной ладонью сверху, будто благословляя, но глаза её были опущены в пол. Я отошла на полшага и прижалась ко второй стене. Коридор был настолько узким, что она всё ещё могла держаться за мою штанину, будто бы именно это давало ей силы не закричать от боли. Чёрная кровь уже стекла приличной лужецей вокруг её изящных ног. Печень… Я знала, что мне нужно делать. Рука моя поднялась на уровень её головы. Никогда ещё ствол так не дрожал в моей руке. Никогда ещё мне не стоило таких усилий нажать на курок. А она даже не смотрела на меня. Словно теперь её мир сконцентрировался на моей штанине и ботинке. Я думала, что она боится смерти, и пальцы мои тряслись от осознания того, что я должна сделать. Конечно, она боится и я не могу…
Она всегда поддерживала меня во всех моих начинаниях, будь это новая картина, какая-либо проказа или даже просто покупка платья. Её глаза всегда подсказывали мне её отношения к моим действиям. И, конечно же, я легко могла прочесть по ним, что она всегда будет поддерживать меня, на протяжении всей моей жизни, чтобы я не делала.
Для меня снова исчезли все звуки в мире, словно я оглохла ко всему. Появился только странный звон. Он появляется, когда на большой глубине перепонки чувствуют давление. Наверное, сейчас лицо моё было напряжённо и страдающе. Мне казалось, что от звона вот-вот из ушей хлынет кровь.
Роза подняла глаза. Немного печальный, но тёплый взгляд устремился на меня из-под тёмных ресниц. Покорный, искренний, скромный, взгляд королевы, богини. Она ничего не сказала, но взгляд этот сказал больше, чем могла бы я передать вам. И в нём была и любовь, и согласие и всё то, что я так мечтала сохранить – её душа. Я ведь всегда хотела быть только с ней, я всегда мечтала встретить её вновь и украсть. Потому что в мире нет и не было человека, которого я могла бы любить сильнее, которого я бы хотела спрятать от всех для себя одной, так как её. И этот взгляд… Я запомнила его навсегда. Золотисто-карий, добрый, тихий и отчего-то счастливый. А вместе с ним и мягкую, искреннюю улыбку, внезапно озарившую её лицо.
Рука моя перестала дрожать. И раздался выстрел. Бледная рука соскользнула с моей штанины.
***
Я стою на крыше и курю. Курю, поставив ногу на огромный ящик. Для меня сейчас весь этот мир, пожалуй, составляет только эта крыша, огни ночного города и Bentley, стоящее прямо у входа в здание. Я не отрываясь смотрю на него с высоты 20этажа. Дорогой, наверное, кирпичного цвета. Я знаю, как и всю свою жизнь… Хотя, сейчас, именно в это секунду, я знаю наверняка, что мне нужно делать. И это уже не приказ кого-либо там свысока. Это мой приказ самой себе. Даже нет, это просьба, желание. Единственно на этот момент.
Из здания вышел в окружении своих телохранителей толстый мужчина и сел за руль.
Я всегда знала, что месть – самое ужасное чувство и желание, но, вместе с тем, оно очень сильное. На столько, что его невозможно порою перебороть.
Я внимательно посмотрела на фотографию, где была изображена волчья лапа. Она была надёжно приклеена к холодильному ящику. Выдохнув струйку дыма, я бросила бычок вниз и проследила, как он долетел до 10 этажа. А после толкнула ногой ящик, отойдя от края.
Как великолепен хруст стекла и металла.

@музыка: Мы разбиваемся - Земфира

@темы: творчество, рассказы, сёдзё ай